— А ты чувствуешь, что я верен своему слову? — спросил он.
Этот вопрос он всегда задавал мне после наших встреч, когда я был еще мальчиком. Это заставило меня улыбнуться.
— Да, сир, — ответил я, как отвечал всегда.
— Тогда соблюдай наш уговор со своей стороны. — Он помолчал, а потом добавил, чего никогда не делал раньше: — Запомни, Фитц Чивэл. Любой вред, причиненный кому-нибудь из моих подданных, это вред, причиненный мне.
— Сир?
— Ты же не станешь вредить никому из моих людей, правда?
Я выпрямился. Я знал, о чем он просил, и я уступил ему.
— Сир, я не сделаю этого. Я присягнул династии Видящих.
Шрюд медленно кивнул. Он вынудил Регала извиниться и взял с меня слово, что я не убью королевского сына. Вероятно, король верил, что установил мир между нами. Выйдя из его комнаты, я остановился, чтобы откинуть волосы с глаз. Я только что дал обещание, напомнил я себе. Я тщательно обдумал его и заставил себя понять, чего мне будет стоить сдержать его. Горечь переполняла меня, пока я не сопоставил это с тем, что произойдет, если я нарушу слово. Тогда я принял решение честно сдержать свое обещание королю. У меня никогда не будет настоящего мира с Регалом, но я, по крайней мере, могу оставаться в мире с самим собой. Это решение заставило меня почувствовать себя лучше, и я целеустремленно зашагал по коридору.
Я не пополнял своих запасов яда с тех пор, как вернулся с гор. На дворе была зима, и рассчитывать на растения не приходилось. Мне придется украсть то, что мне понадобится. Кое-что найдется у красильщиков шерсти, а запасы лекаря обеспечат остальное. Я был занят этими мыслями, когда начал спускаться по лестнице.
Сирен шла мне навстречу. Увидев ее, я замер на месте. При виде ее меня охватил страх, которого не внушал мне даже Регал. Это был старый рефлекс. Из всего круга Галена она теперь была сильнейшей. Август покинул поле брани, уехал далеко от Оленьего замка и поселился в стране фруктовых садов. Его Сила была полностью уничтожена во время последнего столкновения, повлекшего за собой гибель Галена. Теперь Сирен стояла во главе круга. Летом она оставалась в королевской резиденции, а остальные ученики Галена рассеивались по городам и замкам, через нее отправляя королю свои доклады. В течение зимы весь круг собирался в замке, чтобы возобновить прежние связи. В отсутствие мастера Силы Сирен присвоила себе большую часть его полномочий при дворе. А кроме этого, она с жаром восприняла и переняла страстную ненависть ко мне Галена. Она слишком живо напоминала мне о былом унижении и внушала не поддающийся доводам разума ужас. Я избегал Сирен со времени своего возвращения в замок, но теперь ее взгляд пронзил меня.
Лестница была достаточно широка, чтобы два человека свободно могли разойтись, если только один из них умышленно не встанет посреди ступеньки. Я чувствовал, что, даже глядя на меня снизу вверх, она все равно сильнее. С тех пор как оба мы были учениками Галена, осанка Сирен изменилась. Ее темно-синее платье было богато расшито. В длинные черные волосы были искусно вплетены украшения из слоновой кости. Серебро украшало ее шею и пальцы. Но ее женственность исчезла. Она восприняла аскетическую систему ценностей Галена, и лицо ее было похоже на лицо мертвеца, а руки так исхудали, что напоминали обтянутые кожей кости. И тем не менее Сирен лучилась сознанием собственной силы. В первый раз она обратилась ко мне после смерти Галена. Я остановился, совершенно не представляя, чего она от меня хочет.
— Бастард, — сказала она без всякого выражения. Это было именование, а не приветствие. Перестанет ли когда-нибудь это слово меня раздражать?
— Сирен, — сказал я насколько мог невыразительно.
— Ты не умер в горах.
— Нет. Не умер.
Она все еще стояла там, загораживая мне дорогу. Потом сказала, очень тихо:
— Я знаю, что ты сделал. Я знаю, кто ты такой…
Внутренне я дрожал, как кролик. Я убеждал себя, что она, вероятно, использует всю свою Силу, чтобы внушить мне этот страх. Я говорил себе, что это не мое истинное чувство, а только то, что требует от меня ее Сила. Я заставил себя сказать:
— Я тоже знаю, что я такое. Я человек короля.
— Ты вообще не человек, — заявила она спокойно. — В один прекрасный день все узнают об этом.
Я стоял, не отвечая. Наконец она отступила в сторону, пропуская меня. Я счел это маленькой победой, хотя, если вдуматься, ей больше ничего не оставалось. Я пошел готовиться к путешествию в Бернс. Перспектива на несколько дней покинуть замок вдруг стала казаться мне весьма приятной.
Никаких хороших воспоминаний об этом поручении у меня нет. Я познакомился с Вераго, переписывая копии свитков в Замке-на-Песке, — она гостила там. Она была, как и говорил Шрюд, красивой женщиной с великолепными мускулами, которая двигалась плавно, как маленькая кошка. В ее ослепительном здоровье было некое очарование. Все взгляды следовали за ней, когда она была в комнате. Ее целомудрие бросало вызов каждому мужчине. Даже я чувствовал, как меня тянет к ней, и страдал из-за этого.
В первый вечер, когда мы оказались вместе за столом, Вераго сидела напротив меня. Герцог Браунди встретил меня очень приветливо и сразу распорядился, чтобы его повар приготовил особое мясо со специями, которое мне очень нравилось. Его библиотеки были в моем распоряжении, кроме того, мне в помощь выделили младшего писца. Его младшая дочь, Целерити, тоже отнеслась ко мне с застенчивым дружелюбием. Я обсуждал с Целерити мою работу над свитком, и она удивила меня своими познаниями. Во время трапезы Вераго очень громко и внятно заметила своему соседу за столом, что в прежнее время бастардов топили при рождении. Древние обычаи требовали этого, сказала она. Я бы не обратил внимания на это замечание, если бы Вераго не наклонилась ко мне через стол, чтобы, улыбаясь, спросить:
— Ты никогда не слышал об этом обычае, бастард?
Я посмотрел на герцога Браунди во главе стола, но он был занят оживленной беседой со своей старшей дочерью и даже не смотрел в мою сторону.
— Думаю, этот обычай такой же древний, как обычай, согласно которому один гость должен быть вежлив по отношению к другому за столом их хозяина. — Я постарался, чтобы мой взгляд и голос были спокойными. Наживка. Браунди посадил меня напротив нее как наживку. Никогда еще мне так откровенно не демонстрировали, что я — всего лишь орудие. Я собрался, пытаясь отбросить в сторону личные чувства. Наконец я был готов.
Вераго между тем продолжала:
— Некоторые сказали бы, что это признак вырождения династии Видящих — то, что твой отец не чистым улегся на брачное ложе. Я, конечно, не могу говорить ничего дурного о семье моего короля. Но скажи мне, как род твоей матери отнесся к тому, что она стала шлюхой?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});